Ольга Новикова - Каждый убивал [Журнальный вариант]
Чтобы лучше понимать добровольных стукачей, Глеб как-то пару дней по несколько часов посидел у своего окна, попивая пивко. Наблюдал за домом напротив. Башню недавно заселили. Года полтора строили тридцатисемиэтажную махину, которая заслонила от него и более активных, чем он, соседей вид на Москву, белого света лишила… Жильцы собирали подписи против стройки, пикеты выставляли, когда вырытый котлован стал похож на черную дыру, в которую, казалось, вот-вот ухнет их скромная семнадцатиэтажка. Тетка с пятого этажа под бульдозер полезла, но толку-то… Увезли ее по скорой и продолжили свое нечистое дело. Глеб не участвовал в возне рядовых граждан: по своим каналам узнал, что компания-застройщик аффилирована с мэрским родственником, а против лома…
Серые цементные блоки, похожие на те, из каких сложен и Глебов дом, быстренько поставили один на другой, облицевали для форсу бежевыми и светло-коричневыми кирпичами, цветники разбили, при въезде во двор поставили будку с охранниками и наверху, в пентхаусе поселили выскочку-телеведущую — вот и элитное жилье готово. Вблизи выглядит очень и очень цивильно, но издалека, если взглянуть от Храма Рождества Богородицы, дом кажется нелепым: будто кубиков не хватило для того, чтобы все части были одной высоты. Словно набирали на постройку из разных комплектов… В детстве Глеб тоже никак не мог соорудить широкую высотную башню — столбики складывал неровно, и последние кубики в каком-нибудь отсеке грозили обрушить все хрупкое сооружение. По слухам, в высотке напротив тоже были перекосы, но, видимо, устранимые, раз жилье расхватали. Всего на одном окне висит белая афиша с красным сигналом: “продается”.
По утрам туда теперь тянутся помощники и помощницы по уборке-готовке, по детям, по еще хрен знает чему, коммивояжеры снуют на машинах и на своих двоих, а настоящие жильцы редко светятся, но, если нужно, и их застукаешь… Неожиданно пригодилось сейчас. Усилия всегда дают результат.
Подгоняемый адреналином, который впрыскивается в кровь после любого успеха, Глеб шагает легко, не сбивая дыхание, и радуется, что не стал ждать общественного транспорта. Вон уже скоро поворот к конторе, а ни один автобус его пока что не обогнал. Да и тысяча девятьсот девяносто восемь метров быстрого хода от метро до прокуратуры ему сейчас необходимы. Отвлекся, отстранился, а теперь надо надежно спрятать от посторонних то, что внутри.
Западная, то есть столичная Москва кончается, когда улица Красных Зорь становится улицей Маршала Неделина. Окраинность начинается с первого же дома, украшенного вывеской “Криминальная полиция”. До сих пор названьице режет ухо… Начальники не чувствовали его двусмысленность, когда делили государственный орган правопорядка на криминальную милицию и милицию общественной безопасности. Нечестивая контора сама себя разоблачает…
У подхода к калитке в огороженный парк, примыкающий к прокуратуре, вне поля зрения глазка подсматривающей камеры, Глеб скидывает серую куртку с капюшоном и запихивает ее в сумку, снимает темные очки и усмиряет пятерней густые волосы, разглаживает челку. Теперь начальник не придерется, по крайней мере к внешнему виду.
— Дуй наверх! — вместо “здрасьте” велит дежурный.
Черт, все тут мной командуют…
— Татарник сейчас заодно с тобой и нас поимеет! — несочувственно смеется вахтер.
Обидно.
Издевается? Да нет, скорее — ничего личного, всего лишь развлечение на рядовом скучном дежурстве, успокаивает себя Глеб, но победное настроение сбито. Все тут, в этом каземате, построенном в послевоенном советском году, нацелено на одно: гнобить человека. Не случайно, похоже, и такое совпадение: дом — ровесник матери. Все они, зачатые на излете диктатуры, потом всю жизнь воспроизводят ее модель. Мамаша тоже заточена на то, чтобы подавлять. Воспитанием называет… “То не смей, это не трогай!” А если ослушаешься — “Я же говорила!” До сих пор, блин, достает до печенок.
— Да отстаньте вы все от меня! — вырывается у него вслух.
Услышав свой голос, Глеб оглядывается, не заметил ли кто, что он сам с собой говорит? Повезло — на лестнице пусто. Не то бы… Так и представил, как в каждом кабинете с ужимками повторяют его вскрик и крутят пальцем у виска. Всякое внимание ему во вред.
Перешагивая через ступеньку, Глеб убегает от своих мыслей. И защищает ту новую жизнь вне стен прокуратуры, которая у него теперь есть. Своя, такая офигенная, что им всем и не снилась. На все пойду, чтобы никто никогда о ней не узнал!
Настроение мгновенно переключается с минуса на плюс, но теперь уже радость пульсирует внутри, не проникая наружу. Ощущение приятное, греет, как камин в каком-нибудь английском замке. Пусть снаружи хоть буря, а ему наплевать!
В кабинет Татарника Глеб заходит, специально чуть сгорбившись. Чтобы выглядеть как всегда — чуть робеющим перед начальством. Чтобы не насторожить шефа, чуткого в наблюдении над подчиненными. Как лоцман должен улавливать малейшую перемену ветра, изменение цвета на море, так и Татарник, чтобы удержаться на плаву, вглядывается в каждого человека, с которым взаимодействует. Глеб тоже пытался… Но ему ведь дело надо делать. В процессе расследования увлекаешься и видишь только конечную цель. Идешь напролом. Тут уж не до цирлихов-манирлихов с коллегами, не до их обид. Сослуживцы становятся инструментом, который надо использовать максимально продуктивно.
Остановившись перед столом Татарника, Глеб смотрит в пол. В который раз рассматривает геометрический узор ковра, изученный за годы службы до последней ворсинки. Своего рода фронда — не пялиться в лицо начальнику, не ловить его взгляд. Помогает сгруппироваться, чтобы принять неизбежный удар.
— Ты где весь день шляешься?
Начальственный рык ожидаем и поэтому совсем не страшен.
Дальнейшее Глеб пропускает мимо ушей. Как всегда, если отшелушить мат, то останутся пребанальнейшие лозунги: дисциплина, лояльность, организованность… Вроде той лабуды, что печатали в советских газетах. Их желтеющие подшивки захламляли кладовку в однокомнатной квартире, где они жили вдвоем с матерью. Она ни за что не разрешала их тронуть. А он бы мог отличиться, когда в третьем классе собирали макулатуру… Потом, наконец, их мыши сожрали. Глеб специально подкладывал в стопки противные кружочки желтоватого сала из копченой колбасы. Наконец-то место освободилось, и в пятом классе он смог устроить там вожделенную фотолабораторию. Но, видно, слишком долго мечтал. Перехотел, поэтому быстро свернул дело. “Я же говорила, что тебе надоест!” — не преминула упрекнуть маманя.
Маятник настроения опять раскачивается, но тут на столе Татарника начинает негромко зудеть телефон. Тактичный звук издает аппарат, который связывает шефа с оперативной частью, то есть с самой существенной частью его службы. Но это же не начальство, поэтому и реакция соответствующая — шеф заканчивает гневную тираду и только тогда рявкает в трубку:
— Что у вас еще?
Негодует, что преступления не сообразуются с его рабочим графиком. Вот бы грабили-убивали только с 10 до 19, не захватывая выходные.
Пока он слушает, сердито расправляясь с парой бумажек, застрявших до конца рабочего дня, Глеб поднимает глаза и пытается прочитать по его лицу, в чем там дело… Но долго гадать не приходится.
— Это же дочь самого Бизяева! Немедленно отправляйте дежурного следователя! — кричит в трубку Татарник.
Целых две фразы без народной лексики…
То, что говорят в ответ, наливает его лицо кровью. Взгляд полковника мечется по кабинету и останавливается на Глебе. Не испепеляет его, а наоборот…
Изрыгая многоэтажную матерную тираду — самонаграда за предыдущее воздержание, — Татарник приказывает Глебу заняться свежим трупом.
— Не подведи! Я в тебя верю! — подбадривает шеф и тут же к прянику добавляет кнута: — Головы могут полететь, твоя — первая!
Повезло! Как будто специально подгадал! Жизнь идет мне навстречу!
Чтобы скрыть радость от полученного дела, Глеб хмуро сдвигает брови и чуть было не перебарщивает, заикнувшись про конец рабочего дня и про свою загруженность… Вовремя прикусывает язык и бегом на первый этаж за официальным предписанием.
25. Ада
“А что, если меня опять кто-то видел? — пугается Ада, выбегая из дома, который так недолго побыл Светланиным. — Где это я?.. Точно же не сюда заходила”.
Она осматривается. Благоустроенный двор. Впереди детская площадка, чуть левее — спортивная, за ней стоянка с черными джипами и другими дорогими авто. Дом для богатеньких…
